Репродуктор - Страница 35

— Знаете, — подал голос Нагорный, — быть знакомым с нашим продуктом и быть посвященным в информполитику — это очень разные вещи. Я понимаю, Лев Арсеньевич именно это имел в виду. Что же до вашего вопроса, то полномасштабных исследований среди всех слоев не было. Это технически трудно сделать, сохранив существенные детали проекта в тайне, согласитесь. Но, по нашим оценкам, около трети населения.

— Коньячку? — неожиданно предложил Алябьев и извлек откуда-то из-под стола каплевидный хрустальный графинчик. Почти до пробки он был заполнен странной гранатовой жидкостью.

— Коньяк — с обеда? — удивилась Марина.

— Ну так у нас сегодня не простой день, а праздничный, — парировал Алябьев. — Не каждую среду нам присылают нового руководителя. Не каждый раз он столь сведущ и очарователен.

Марина скептически ухмыльнулась, но приняла протянутый редактором «Волны» гранатовый бокал. Тонкий и большой, он едва поместился в ее руке.

— Про вашу информполитику я не знала, но догадывалась, — она поднесла бокал к носу и пыталась, как полагается, сначала ощутить аромат, — поэтому в Старостате я не стала изображать нечеловеческое удивление.

— Вместо этого вы решили, что мы продажные скоты, — с готовностью подсказал Нагорный.

— Ну да, — Марина сделала глоток и слегка склонила голову набок, хитро сощурившись, — именно поэтому я и согласилась с вами работать.

Нагорный захохотал, хлопая себя по правой коленке. Его распушенная борода запрыгала белым облачком. Алябьев кивал в такт. Марина не смогла бы наверняка сказать, действительно ли эти двое смеются над ее не особо забавными шуточками или потешаются над ней самой. Она решила, что сейчас это не так важно. Время будет — разберемся. А время будет.

— Как вам кажется, мы действительно мелкие замаскированные гады или таковыми только видимся из Старостата? — спросил Алябьев, постукивая трубкой по крышке стола. — Ну то есть если предельно обострить, на ваш взгляд: мы коллаборационисты, дурящие население, или маленький глоток правды в море аккуратного государственного вранья?

Ага, подумала Марина, вот кем вы себя, оказывается, считаете. Надо же, прямо интеллигенция и революция, сочинение для десятого класса.

— Ох, как глубоко вы копаете, — сказала она. — Думаю, мне было бы странно сразу же отвечать однозначно. Позвольте, я сначала присмотрюсь.

— Позвольте, Марина Владимировна, вам не позволить, — встрял Нагорный. — Не сочтите меня хамом, но это принципиальная вещь! От того, какую позицию занимает административное руководство, зависит вопрос… — тут он принялся загибать пальцы, — вопрос организации работы, вопрос, если хотите, «прикрытия» наверху. Вы же понимаете, не всем и не всегда следует рассказывать, как и где работает «Волна», а значит, о ее проблемах нужно докладывать прямо наверх. Это, Марина Владимировна, ой как не просто! Ну и вопрос финансирования, само собой.

Марине вдруг вспомнилась одна из программ Нагорного, в которой он говорил о кризисе доверия к официальным каналам массовой коммуникации: «Восприятие расщепляется, сознание обычного человека начинает делить все на «настоящее» и на «как показывают в дирижабле». И эти вселенные со свистом несутся в разные стороны».

— Что касается поддержки, то ее могу обещать со всей определенностью, — сообщила Марина. — Не подумайте, что, раз я из ЦРУ, моя задача вас закрыть или перевести под единое руководство. Я сама от него, мягко говоря, не в восторге.

На этом месте Алябьев довольно закивал.

— Что касается непосредственно программ, — продолжила Марина, — то кардинальных изменений пока не будет. А что добавить и улучшить, мы вместе обсудим месяца через два, когда я изучу у этой гидры не только головы, но и хвосты. Такое предложение вас устроит?

— Вполне-вполне, — сказал Алябьев, — два месяца достаточно на нормально поговорить. Я предлагаю поднять за взвешенность решений.

Он снова разлил коньяк, и все выпили.

— Вы разрешите, Марина Владимировна, если мы вас сразу бросим в бой? — поинтересовался Нагорный.

— С корабля на бал, конечно-конечно, — подтвердил Алябьев. — У нас сейчас начнется «Двоичный код» Беккера и Лики Трубецкой. Они будут про конкурс говорить. Ну и вы… как эксперт… Мы ваше появление, признаться, с обеда уже проанонсировали… Очень хотелось бы, чтобы поучаствовали.

Они надеются выпихнуть меня в прямой эфир и сразу поймать, поняла Марина. Там же наверняка скажут, что конкурс — профанация, а мне ничего не останется, кроме как согласиться. И вот я уже сама выступлю против себя. А если отказаться, сорву объявленное выступление. Ловко.

— А давайте я чуть опоздаю на эфир, — сказала Марина. — Минут пятнадцать, этого будет вполне достаточно. Я за это время уловлю тон разговора и вообще постараюсь освоиться.

— Что ж, резонно, — согласился Нагорный. — Тогда я покажу ваш временный кабинет — завтра-послезавтра будет готов основной. И минут через двадцать за вами забегу.

— По рукам, — кивнула Марина.

Она поднялась на второй этаж, где рядом с дверью № 22 уже прикручивали табличку «Марина Камильская, программный директор». Из окна кабинета открывался вид на остов разбитого кинотеатра «Ударник» и чудом сохранившийся газон по соседству — на нем еще можно было различить государственные ордена из пожухлых цветов. В кабинете стояли полукруглый стол, несколько стульев и большой сейф, притаившийся в углу за шторой. Марина подумала, что, быть может, имеет смысл остаться здесь насовсем. Надо только попросить шкаф, а в остальном очень даже уютно.