Репродуктор - Страница 13

Толичка сидел за столом в высоком кресле коричневой кожи и ножиком с ониксовой ручкой точил карандаш. Точнее, кромсал: грифель все время крошился, и от карандаша оставалось все меньше и меньше. Перед Толичкой красовалась полная раздавленных окурков черная башня — красивая, явно импортная пепельница в рыцарском стиле. На ее боку даже имелся какой-то щит с малоразличимым девизом.

Увидев Марину, Абазов тут же включил вытяжку и махнул рукой в сторону двух рыжих стульев — садись.

— Ну и что это такое? — поинтересовался директор у Марины.

Та промолчала. Она уже давно научилась не отвечать на риторические и двусмысленные вопросы начальства. Вместо этого взялась внимательно изучать благодарственные письма и дипломы, висящие в рамках за абазовской спиной. Их было столько, что стена проглядывала только эпизодически. Анатолия Николаевича благодарили директора и коллективы, Министерство культурного надзора и Совет казачьей молодежи, лично прокуроры, полковники войск связи и какие-то другие, менее заметные граждане. Наконец, чуть левее и выше подголовника директорского кресла помещалась фальшивая голова полярной совы со строгим и даже, пожалуй, осуждающим взглядом. Марина знала, что сову эту Толичке подарил нынешний Староста в те удивительные времена, когда Старостой еще не был. Что-то там у них имелось совместное: проект какой-то или, может, играли за одну хоккейную команду. Фима даже уверяла, что на одном курсе учились, но это как раз сомнительно.

— То есть ты хочешь сказать, что все нормально? — продолжил диалог сам с собой Абазов. Он взялся искать на столе сигареты, не нашел и стал поочередно выдергивать ящики стола. — Я так и не понимаю, на кой хрен ты взялась хамить этой курирующей мымре?

— Это она взялась мне хамить, — возразила Марина.

— Слушай, — поморщившись, сказал Абазов и в поисках сигарет исчез под столом, — тебе какое дело? Она от тебя чего-то требовала? Кусала тебя? Нет. Несла пургу и несла. Надо прыгать на одной ноге — будем прыгать на одной ноге. Надо жечь медведей — будем жечь медведей. Мы — ландскнехты, нам это до одного места. Я вот послушал, отряхнул уши и пошел дальше. А доводить ее — как себе в руки нассать, и это ссанье себе же в лицо выплеснуть. Очень хочется писать объяснительные чекистам, что ли?

— Она же не из совета Старостата, — сказала Марина, — я проверила. Патриотическая общественница какая-то. Мы теперь и у таких подлизываем?

— Да какая разница! — рыкнул Абазов. — Совет, министерские полпреды, партийные наблюдатели — какая разница, откуда она взялась? Я тебя спрашиваю, зачем нужно было нарываться?!

Марина глубоко вдохнула. Ей отчего-то вспомнилось, как школьный завуч Василина… вроде бы Кирилловна спрашивает: «Почему же вы такие злые дети?!» — и выжидательно смотрит на класс.

— Вы на самом деле ждете ответа? — спросила она тихо и зло.

— Жду.

— Отлично. Тогда можно я схожу за своей должностной инструкцией?

— Пиздец какой-то, — непонятно кому сказал Абазов и ушел к окну. Там он все же обнаружил открытую пачку, вытащил сигарету и закурил.

— Вот почему надо слушать этот бред про 83 %? — вспыхнула Марина. — Кто-то в это правда верит? Нет, все понимают — вранье, но продолжают строить глазки и надувать щеки. Блядь! Да что вообще происходит? Сидят лауреаты, профессионалы, руководители журналистские. И кивают по поводу того, что всех надо перестрелять, перевешать, в ямы побросать. Может, Староста распорядился не перечить дегенератам?!

— Следи за языком! — прикрикнул Абазов. Он отчаянно покрутил пальцем у виска и, выпучив глаза, показал на телефон.

Марина невольно посмотрела на черный, усыпанный разноцветными кнопками аппарат с маленьким экраном автоопределителя номера. Да знаю я, что тебе слушают, подумала она, вот уж секретов-то я наговорила…

— Значит так, — сказал Толичка, воткнув в черную башню окурок и достав новую сигарету, — отправляйся-ка ты, дорогая, в отпуск.

— Я и так в отпуске, — сквозь внезапно накатившую усталость улыбнулась Марина. — Разве только вы меня туда отправите насовсем.

— Тогда чтобы больше во время отпуска я тебя здесь не видел, — предупредил Абазов. — Когда выход?

— В следующий вторник.

— Мало. Считай, что твои творческие каникулы — по дрессировке собственных понтов — продлены до конца месяца…

Марина вышла из абазовского кабинета и подмигнула секретарше Маше. Смешная такая девочка, совершеннейшая насмешка над каноном длинноногих волооких красавиц. Маленькая, с вечно растерянным выражением веснушчатого лица и совершенно без косметики. Откуда ее такую выкопали?

— Закончилось? — зачем-то спросила Маша.

Марина кивнула:

— Мы немножко поспорили по одной из программ, не бери в голову. Анатолий Николаевич был, как обычно, прав.

Она наискосок пересекла безлюдную приемную и дважды с силой толкнула дверь, прежде чем та открылась. Спускаясь по лестнице, Марина подумала, что все идет по кругу: всего полгода назад она после похожего разговора выходила из другого кабинета — на Втором канале. Там, правда, не было таблички «Советник информации», там вообще ничего не было. Когда-то кабинет занимала спортивная редакция, в нем долгое время сидели мальчик баскетбольного роста и рыжая угловатая девочка — комментаторы. Марина никогда не бывала внутри, но, изредка проходя мимо, недоумевала, чем эти двое занимаются большую часть рабочего дня. Казалось, они запрограммированы на выполнение двух задач: либо скучающе разглядывать стены за спиной друг друга, либо галдеть над заставленным рыбными консервами столом — так они отмечали какие-то бесконечные праздники.